Давным-давно, во второй половине XIX века, в Белостоке (т.е. в Царстве Польском) жил человек один, по фамилии Заменгоф и по имени Лейзер Людвик. Город был многонациональный и многоязычный. Да ещё в гимназии языки учить приходилось. И подумал молодой Лейзер Людвик, что вот бы хорошо, если б существовал язык общий для всех. И при этом в изучении нетрудный. Из этой доброй мысли всё и произросло...

Историческая наука сохранила для благодарного человечества сведения о том, что тетрадь с первым проектом Международного Языка погибла в печке, куда её отправил недрогнувшей рукой отец гимназиста Заменгофа, справедливо полагая, что мальчику надо заниматься делом, а не ерундой. Мальчик учился в Варшавском и Московском университетах, стал врачом-окулистом, но идеи своей не оставил. В 1887-м году увидела свет тоненькая брошюрка с изложением грамматики и краткого словаря Международного Языка (столетие этого события отмечалось в Белостоке с большим размахом). Автор укрылся за псевдонимом "доктор Эсперанто". Количество интеллигентов-идеалистов тогда много превышало нынешнее их число, так что в скором времени на Международном Языке началась переписка, и вот уже пан Антоний Грабовский наносит личный визит пану Людвику Заменгофу и с порога его приветствует: "Saluton, kara Majstro!" ("j" соответствует нашему "й"). Именно с лёгкой руки пана Антония и сам язык вскоре стали называть по "имени" автора.


В 1905-м в Булонь-сюр-Мер (на море то есть, во Франции) собрался первый Всемирный Конгресс. Заменгоф заявил, что отказывается от "авторских прав" и дарит своё изобретение человечеству. Люди говорили и понимали друг друга. После всего нескольких месяцев занятий языком.

Действительно, в разговорах у самовара в интернациональной компании эсперантистов как-то упускаешь из виду, что язык-то не совсем родной. При том, что на занятия этим языком уходит, как правило, значительно меньше времени и сил, чем на English или Deutsch. Почему так? А вот почему.

На то время было разработано и опубликовано уже множество проектов нейтрального всеобщего языка. Такие светила, как Лейбниц и Паскаль, тоже на этой ниве оставили след. И до сих пор проекты появляются, и нет этому конца. Но из стадии проекта в состояние живого языка превратился и до сих пор жив только один. Дело в структуре языка. Сам Заменгоф был человек образованный: родной идиш, русский, польский, немецкий, французский, английский и классические латынь с греческим... Он видел, что в каком языке вызывает трудности при изучении и что легко. И составил свой проект таким образом, чтобы трудности свести к минимуму.

Например, из английского в эсперанто пришло отсутствие категории рода у неодушевлённых существительных (надеюсь, звучит не слишком заумно). То, что "стол" у нас - "он", а у французов "la table" - "она", это совершенно лишняя зубрёжка, и в эсперанто этого нет. Из русского - самая главная идея, придавшая языку всю его лёгкость - словообразование с помощью приставок, суффиксов и окончаний (а говорят, русский - трудный :-) В первом словаре было всего около 900 корней слов, но на Первом Конгрессе общались отнюдь не в манере мумбо-юмбо. Потому что в словаре присутствовали также и суффиксы с приставками (они же, когда надо, и предлоги). А у этих словообразовательных "кирпичиков" значения определены жёстко. Таким образом, не надо заучивать таблицы форм "to go - went - gone", достаточно знать корень глагола "идти", и вы самостоятельно конструируете "уходить", "пришёл", "подойду". И вас однозначно понимают. К тому же Заменгофу удалось очень удачно подобрать отношение "априорности" (искусственных, выдуманных элементов) и традиционности. Корни слов не -ba-, -bi-, -be-, а взяты из европейских языков, т.е. для человека сколько-нибудь образованного они часто знакомы. И грамматика упрощена, насколько возможно. Никаких неправильных глаголов, трёх склонений, двух спряжений...

Вернёмся к истории. До Первой Мировой дело развивалось весьма успешно. Начальный период в истории эсперанто даже называют "русским", т.к. больше всего э-говорящих людей жило на просторах Империи. Но угораздило Льва Николаевича опубликовать крамольные статьи в эсперантовской прессе (о том, например, будто бы патриотизм несовместим с христианством, да и знаменитую "Не могу молчать"), и Правительство обратило внимание на опасный язык (ох, минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь...). Если бы Зеркало не молчало о том, что вот нехорошо, когда террористы в городовых бомбы бросают... так ведь нет - он наоборот, террористов пожалел. Таким образом, подписка на издаваемые за рубежами Отчизны э-журналы была весьма затруднена, и следующий период в истории языка носит название "французского". То есть, на строй языка, на его формы преобладающее влияние стало оказывать легковесное слово француза...

Сам Заменгоф считал, что он придумал не просто язык. Он мыслил своё творение инструментом для "всечеловечности" - "Homaransmo". Кстати, интересный пример словообразования. Hom-o = человек. Hom-ar-o = человечество (vort-ar-o = словарь, arb-ar-o = лес). Hom-ar-an-o = член человечества, всечеловек; -ism - он и в Африке -изм. Так вот, homarano - член не только своей нации, своего государства, но "общечеловек". Причём требуется примирительное отношение и к чужой религии. В "Молитве под зелёным знаменем" самого Заменгофа говорится: "Христиане, евреи, магометане - все мы сыновья Бога..." Зелёное знамя - потому что вообще цветом эсперанто считается зелёный, ибо цвет надежды. А символом - зелёная звезда (см. наверху).

Однако даже при жизни Заменгофа его "всечеловечность" особого распространения не получила. После - и подавно. Умер Мастер в апреле 1917-го в Варшаве, в германской оккупации. Дело его, казалось, потерпело полный крах - вместо мира и дружбы человечество устроило мировую войну...

Но язык не умер, хотя "всечеловечность" идеологией эсперанто-движения не стала. Оно пошло по другим путям. В период между мировыми войнами образовалась UEA - Всемирная Ассоциация, существующая до сих пор...